На их лицах ничего кроме раздражения и нетерпеливого ожидания когда же мы наконец свалим не читается. Длинный же откровенно враждебно щерится, показывая ряд подгнивших бивней.

Прикинув от чьей задницы хвост, то есть, сопоставив вводные, я понимаю, что, возможно, перед нами остатки бригады перебившей охрану лодий и устроившей на них столь мощный пожар. Уединились, добычу собираются делить, потому и не особо рады внезапному появлению нежеланных свидетелей.

Наше замешательство длится ровно три секунды.

- Подходим спокойно, – краем рта сообщаю Врану и Росту. – Я беру длинного, он, по ходу, у них основной, вы кончаете лишних и бегом назад.

Мои спутники без лишних вопросов едва заметно кивают, взгляды делаются решительными и жесткими. Вероятно тоже дошло, кто перед ними.

- Здорово, мужики! Табачком не богаты?

Я изо всех сил тяну приветливую лыбу, держа руки на виду, чтоб не всполошились раньше времени. Глазюки сидящего на попе длинного пораженно распахиваются, делая своего обладателя похожим на озадаченного лемура. Пока он в раздумьях, от души всаживаю ему фронт кик в подбородок. Выражение его лица резко меняется с удивленного на еще более удивленное. Лязгает по сторонам металл о металл, несется шуб борьбы. Я кидаюсь к упавшему длинному и вонзаю ему в правый плечевой сустав свой острющий ножик. От настигшей боли он орет как морж в период гона и, забыв о своем мече, катается по земле.

Из шестерых двое оказываются средней тяжести ранеными, поэтому достойного сопротивления озлобленным гридням оказать не могут и умирают быстрее троих здоровых. На меня с мечом в руках бросается субтильного вида шустрик с огромным, воспаленным ячменем под глазом. Добраться до моего нежного органона ему не дает Вран. Княжий гридень мощным толчком сшиб, как оказалось последнего из наших противников, с ног и прикончил ударом меча по шее.

Сообща вздергиваем длинного на ноги, вяжем за спиной мослатые грабки.

- Будешь трепыхаться, я тебе вторую клешню проткну! – обещаю от души. – Пшел вперед!

Гридни подхватывают длинного под локти и рысью волокут обратно в вербовник. Под спасительной сенью влаголюбивых зарослей ощущаю жгучее желание начать допрос не отходя от кассы. Жутко мне интересно как там без меня поживает перший мой сябр.

- Постойте, братцы! – говорю гридням. – Дайте-ка я его ковырну слегка, пару вопросов и дальше попрем, ага?

Рост рывком разворачивает длинного бледным лицом ко мне. Тот морщится от боли в кровоточащем плече, в серых глазках волнами плещется страх. Я отмечаю, что он на полголовы повыше Невула будет.

- Где князь Рогволд? Он жив? Боярина толстозадого при нем видел? Где они?

Оскалив гнилые зубы, длинный начинает что-то быстро лопотать на совершенно не знакомом мне языке. Несколько раз слуху удается вычленить слова «рогуольд», «рус» и «вилкус».

- Чего он там бормочет? – спрашиваю дружинников уже чувствуя запах близящегося провала.

Вран с Ростом переглядываются и пожимают плечами в абсолютных непонятках, видимо, их познания в лингвистике еще скромнее моих.

Ну, ништяк, приехали! Иностранец, падла!

С первым кровожадным порывом пустить бесполезного «языка» в расход я, взяв себя в руки, кое как справляюсь. Конечно иностранец, он же земигол, прибалт, далеко не славянского замеса дядя и ни хрена он нам внятного не сообщит даже если очень захочет.

- Пошли, – говорю. – Вендару покажем, хотя, чую зря все это.

Десятник встречает нас один. На высоком лбу пролегли тревожные морщины. Куда он сумел заныкать весь отряд остается лишь гадать. Ну и правильно, меньше знают, крепче спят.

- Взяли полон?

- Взяли, только он по-нашему ни бельмеса. Ни бум-бум, короче. Моя твоя не понимает, в общем. Зря сходили.

Я не могу скрыть своего разочарования и нарастающей обеспокоенности за драгоценную Мишину персону. Этим чертовым аборигенам вполне по способностям снять с вражеского боярина скальп, пусть он и не воин. Рожа у длинного как у серийного маньяка и повадки под стать, готов спорить на что угодно он в жизни больше народу замочил, чем я комаров.

Вендар подкатывает вплотную к пленному, рассматривает внимательно, а затем, к моему огромному удивлению, начинает базарить на чужом языке не хуже, чем на родном. Осоловевший от потери крови и страха за свою жизнь земигол в некотором замешательстве отвечает десятнику, дважды наклонив голову к раненому плечу.

Вендар берет короткую паузу, о чем-то размышляет, а потом заявляет, что долговязый пленник вовсе не земигол, а латгал, чьей мове он не обучен, но кое что из услышанного все же уразумел. Не шибко много, но достаточно, чтобы знать куда сейчас направляется князь Рогволд с дружиной.

Десять минут спустя наш вооруженный отряд в полном составе выдвигается под прямым углом к реке вглубь территории земиголов. Латгальский пленник с перевязанным плечом, под угрозой лютой смерти вынужденный указывать нам путь, уверенной журавлиной поступью вышагивает в авангарде.

- Надо же, – озадаченно бубнит Вран. – Земиголы с латгалами стакнулись, невидаль просто, они друг дружку терпеть не могут, постоянно грызутся, а тут поди-ка...

Знать, нехило этим непримиримым соседям Рогволд дерьма в жизнь намешал, раз объединиться согласились. Древлянский прецедент работает, однако.

Долго идем жидкими пролесками, дважды пересекаем до песка продавленные колесным транспортом дороги, перепрыгиваем небольшой ручей и далеко за полдень вступаем в смешанный лес больше похожий на не слишком ухоженный парк в центре провинциального городка. Вендар разрешает отдохнуть и употребить сухой паек в виде сухофруктов и сухохлеба. У кого имеются походные фляжки, запасаются сладковатой на вкус водицей из обнаруженного неподалеку ключевого источника.

Наш десятник заметно нервничает, словно спешит на важную «стрелу», забитую с опасными «деловыми». Я подливаю маслица в огонь его фантазии и рассказываю быль про Ивана Сусанина, мол, не всякому проводнику нужно слепо доверять. К чести Вендара на мой жирный намек он реагирует мгновенно, теперь перед арьергардом отряда в зоне зрительного контакта веером двигаются четверо дозорных гридней. Не весть какая предосторожность, но жизни кое кому сохранить поможет, тут как карта ляжет.

Красивый парковый лес постепенно смеряется сосняком, да не обычным, а каким-то корявеньким, во впадинах и на буграх растущим. Частенько встречаются здоровенные, шершавые валуны, похожие на превращенных в камень, лежащих быков. Деревья, не сказать, чтобы низкие, но и не высокие и уж точно не с рвущимися в небо, идеально прямыми как корабельные мачты стволами. Кругом узловатые, имеющие каждая по две-три макушки серые, раскидистые сосны. Сорт такой, по ходу, странный. В первый раз вижу.

Движение по сильно пересеченной местности вынимает остатки сил, скорость отряда резко падает. Кто-то тяжело дыша начинает отставать. Встаем минут на десять, чисто чтобы отдышаться и подтянуть хвосты. Я настоятельно прошу своих держаться вместе, рядом со мной. Отвык я от кроссов с полной выкладкой, ох, отвык! Щит еще этот, будь он неладен, ни хрена не легкий! Я даже подумываю его втихушку выбросить, но Голец показывает как, удлинив одну лямку, деревянную кругляху можно легко повесить за спину.

Не прошил мы и сотни шагов после короткого привала, Вендар резко останавливается и прикладывает раскрытую ладонь к уху. Следуя его примеру, различаю слабый, плескучий шум далеко впереди, словно в столовой кто-то неровно трясет металлический лоток с вилками. Замираю, безуспешно пытаясь идентифицировать незнакомый звук. Взбудораженно екает в груди от предположения, что это работает какой-то механизм. Я быстро сдаюсь, в недоумении поворачиваюсь к народу.

- Что это?

- Дружина бьется! – на сиплом выдохе выкрикивает кто-то из гридней. Его поддерживают несколько взволнованных голосов.

- Вперед! – рявкает Вендар и первым срывается с места.

Глава тридцать деевятая

Ускоряем ход, почти бежим, огибая кривые сосны, перепрыгивая выпертые сухой почвой узловатые корни. Когда достигаем очередной глубокой выемки, походящей на гигантскую воронку, поросшей ползущим кустарником, Вендар велит остановиться, всем залечь и перевести дух.