Живут родами либо общинами. Выбирают над собой старейшин, либо войтов как убиенный Родим, чтоб в случае чего было кому порвать на груди рубаху, принять трудное решение и направить общие усилия в нужное русло.

Также вес имеют купцы. Жирный купец у любого князя в милости, так как деньжат на хавчик и оружие подкинуть может. Вот как тот купчик, с кем Головач в доле был. Он и на похоронах присутствовал и на проводах плавучего обоза, половину добра в котором – его. Одет как все, бородатый, кудрявый дядька без лишнего веса, встретишь и не скажешь, что богатый купец.

В большом почете старцы-ведуны, толковые знахари и волхвы, но эти с простым людом не вяжутся, ибо особая каста.

Все, кто под княжеской рукой, меж собой почти не грызутся и не воюют, лишь изредка по поводу дани волнуются, да самые ретивые от далеких властей отложиться норовят. Вот на этот случай князь личную дружину и содержит, начнет кто дурковать – князюшка мигом усмирит, остальное его не колышет.

Проводив посольство к князю Рогволду, возвращаемся в боярскую усадьбу. Я рапортую Завиду, что хоть и на костыле, но готов сию минуту приступить к выполнению своих прямых обязанностей. Он в ответ рассеянно машет рукой и исчезает в тереме. Стоим мы половинчатым десятком как пять столбов в чистом поле, не знаем с чего службу начать.

Наше беспомощное ожидание прерывает появления двух пожилых типов. Один без кисти правой руки, второй с черной повязкой через правый глаз, для своих лет оба еще крепки, чувствуется, что не мыловары и не торгаши.

- Ты – десятник? – выдвинув нижнюю челюсть, спрашивает однорукий с подозрительным прищуром.

- Так точно! – говорю.

С минуту они скептически нас осматривают, затем зовут за собой.

- Пошли, будем из вас дружинников делать, – с серьезным видом сулит одноглазый и плюет через губу себе под ноги.

Глава двадцать вторая

Эти двое, как я и предполагал оказываются бывшими боярскими дружинниками. Безрукий просит называть его Рыкуем, а кривого на один глаз – Шепетом.

Они ведут нас к задней части терема. Рыкуй спускается на несколько ступенек под основание дома и продолжительное время возится с большим навесным замком на кованной двери. Одной рукой справляться с капризным механизмом ему приходится сложновато, видимо, в каком-то положении постоянно заедает ключ. Смачно выругавшись, Рыкуй зовет на помощь Шепета.

Я вспоминаю Рюму, нашего спеца по замкам. Умница, кулибин, настоящий художник от механики, оттянувший три срока. Один из самых ценных кадров Фрола. Мог отворить замок практически любой сложности, будь то тяжелый навесной, хитроумный гаражный, от железной квартирной двери или не особо навороченный сейфовый. Рюма говорил, что самый защищенный от взлома замок тот, который сам хозяин с трудом отмыкает, с характерными закусами и разными подклиниваниями.

Наконец, толстая дверь бесшумно отходит в сторону и мы вслед за провожатыми попадаем в обширное, прохладное, но сухое подвальное помещение, где кроме десятков бочек и бочонков разных мастей, горшков с ручками, мешков с мукой, ящиков, сундуков, свисающих с потолочных крюков вяленых окороков, связок с луком и кореньями обнаруживается склад снаряжения, в виде аккуратно сложенного на деревянных стеллажах и приставленного к глиняным стенам боевого железа.

По всему видать, нас допустили в главные закрома боярской усадьбы, именно здесь хранится стратегический запас городского главы. Готов спорить, что из этого подвала есть лаз прямиком в домовое нутро.

При свете запаленного Рыкуем настенного факела нам широким жестом предлагается на выбор любое оружие и брони. Я отказываюсь, есть у меня все, и меч и нож и кольчуга с шлемом. Щита, разве что нет, да на кой он мне, тяжесть лишнюю таскать. Парни мои тоже, в общем-то, не голые, с урманов немало поснимали. Взяли кое что по мелочи: шлемы, короткие метательные копья-сулицы, пару ножей да меч для Крини. Все не ахти какого качества, старенькое, потасканное, местами ржавое, дешевый ширпотреб, короче, я даже немного разочаровываюсь. Моя снаряга не в пример получше казенной будет.

Шепет с Рыкуем усмехаются:

- Правильно, не берите – для других берегите.

Они хоть и разные, но похожи как братья-двойняшки. Кожа лиц дубленая, загорелая, черные волосы волнистые, короткие бороды одинаково стриженные, плечи широкие, знакомые с тяжелой работой руки налиты настоящей мужской силой. В острых карих глазах читается затаенная насмешка.

Я так понимаю, никакой определенной, уставной формы не существует. Всяк дружинник волен одеваться как пожелает, оружие с собой таскать может какое душе угодно лишь бы обращаться с ним умел. Ни знаков отличительных, ни гербов, ровным счетом ничего, что отличало бы боярского дружинника от любого другого вооруженного фраера. Единственное, что нам выдали более менее одинакового это пять шерстяных плащей-накидок с завязками на груди, без капюшонов, темно-серо-грязного цвета.

Невул напоследок меняет свой верный лук на другой, на мой взгляд ни чем от прежнего не отличный, к тому же без тетивы он похож на изогнутые рога диковинного животного.

- Настоящий, – любовно наглаживая игривый изгиб, говорит долговязый лучник. – Боевой.

- У тебя не боевой разве? – спрашиваю, памятуя как лихо бывший разбойник разил противников.

- Какой там! – фыркает Невул. – Сам делал для охоты. А это мастером сработан, сразу видно. Любой доспех насквозь если знать куда бить.

- Ты натянешь ли? – с большим сомнением в голосе интересуется Шепет. – Помню, тугой он был слишком, не всякому по руке.

- Тетиву подходящую найду, тогда и покажу как надо стрелять. У вас, вижу, тут гнилье одно, даже моему старому луку на два худых выстрела.

Мне приходит мысль перенести все наши ценности покамест сюда под столь надежный замок. Не место им в сарае, где мы с парнями на первых порах ночевали.

Не сходя с места, Рыкуй щедро выделяет для нас пустой сундук с тяжеленной крышкой. Пока парни перетаскивали имущество, Рыкуй поведал, что лишился кисти двадцать лет тому, в кровавой схватке с ватагой дреговичей не пожелавшей платить мыто полоцкому князю за дневку на городских причалах. К ним с предъявой, а они за топоры.

Шепет и Рыкуй тогда при боярине Головаче в дружинниках ходили, в Полоцке с ним начинали. Там и закончили. Сейчас живут как все, хозяйство ведут, внучат балуют.

- Никогда бы не подумал, что эти жабьи дети способны так яростно драться. Еле их угомонили. Шепету булавой глаз вынесли, лишь шелом от верной смерти и упас. Я тогда десятником был, мы к ним в лодию попрыгали, встретили нас как полагается, тут ничего другого и не скажешь. Одного я в тесноте зарубил, а их главарь единственным на всю шайку мечом руку мне отсек. Гляжу, лежит моя лапа передо мной, меч сжимает. Дрягва не заметил, что у меня в другой руке второй клинок, добивать кинулся. Жаба.

- Говорят, у них в болотах самое лучшее железо, – вставляет подошедший Жила.

- Железо, может, и лучшее, но ковать из него что-то стоящее они сроду не умели, – ворчит Рыкуй.

- Это верно, – весомо соглашается Шепет.

Теперь они вдвоем в глубоком запасе. У Шепета оставшийся глаз слепнет с каждым годом все сильнее, а Рыкую без десницы не дружинится совсем. Службу несут лишь когда у боярина возникает в них нужда, а возникала она крайне редко. Сейчас же дело совсем иное. Остатки дружины Бур взял с собой, поручив Завиду вызвать Рыкуя с Шепетом в подмогу свеженабранному десятку.

Сама служба не трудная: троим-четверым нужно постоянно находиться при тереме, остальные дружинники на всякий случай должны всегда быть поблизости и в боевой готовности, из города без разрешения не отлучаться. Городок, хоть и не большой, народу хватает всякого, есть и свои нравом дикие да вороватые, пришлых полным-полно. Особое внимание следует уделять причалам и торгу, именно там происходит большая часть непотребщины, за которую боярин вправе наложить денежный штраф в свою пользу – виру. Бывают случаи, когда одной вирой не отделаешься, тогда проводится судебный поединок, либо самая настоящая казнь по всем правилам и со всеми атрибутами этой темной эпохи.