Часто сменяясь, на носу судна по-обезьяньи висят впередсмотрящие с факелом в руке – помогают фонарю освещать неверную водную тропу. К полудню следующего дня лесистые берега расходятся шире, становятся более низкими и пологими, появляется радующая глаз зеленая даль.

Голец сменяет меня за веслом, по дощатому трапу прохожу к носу успокоить натруженные мышцы. Натыкаюсь там на Вендара, грызущего сухарь и пристально рассматривающего левый берег.

Меня посещает чувство, что он чего-то ждет, неотрывно фиксируя внимание в нужную сторону. Решаю к нему присоединиться и постоять за компанию с вытаращенной над бортом головой. Вендар молча сует мне сухарь, я без особого аппетита вторю его лошадиному хрумканью.

Через несколько десятков весельных всплесков, за шарообразными ивовыми зарослями у воды нашим усталым взорам открывается чудный вид на деревеньку в полукилометре от воды. Вид был бы совсем уж чудным когда бы желтая извилистая тропинка, отрывающаяся от реки точно выбившаяся из косы прядка, поднявшись вверх по лугу не упиралась в несколько огромных кострищ. При нашем появлении над пепелищем, недовольно каркая, медленно поднимается стая черных, жирных птиц. Покружив, они рассаживается на острые культи веток полусгоревших деревьев, делаются похожими на уродливые плоды фантастических растений.

- Пожар, по ходу, был, – делюсь я своими умозаключениями с десятником. – А люди где же, неужто сгорели все?

Вендар молчит, сумрачно глядит на проплывающий мимо печальный пейзаж и на недоглоданный сухарь в моем указующем кулаке.

- Не пристанем? Вдруг помощь нужна?

- Рогволд уже приставал, нам тут делать нечего, – говорит десятник угрюмо.

- Это что, первая земигольская весь? – спрашиваю, озаренный внезапной догадкой.

Вендар молча кивает и отходит от меня ближе к корме насада, чтобы сделать какие-то указания гридням.

Суров Рогволдушка. Обещал за каждого полоцкого служаку земигольскими жизнями вдесятеро брать и слово свое держит железно. В этом я убеждаюсь, когда наш насад за день медленно проходит еще три сожженные дотла деревни. Очень мне неприятно предполагать что сотворила с жителями этих селений мстящая за растерзанных тиунов и посадников княжья дружина. Если не от меча погибли, то с голода и надвигающихся холодов без крыши над головой перемрут.

Посовещавшись с гридью и кормчим, Вендар решает предпринять исключительные меры предосторожности и следующей ночью идти без огней. У думающей части отряда, меня то есть, этот момент вызывает справедливый интерес. Чего нам на реке бояться? Кому нужно отследить наше передвижение, тот и так отследит, днем наше судно невидимым не станет. Зачем рисковать налететь во тьме на мель или протаранить сослепу берег? Может лучше причалить и спокойно отдохнуть, переночевать? Люди третьи сутки толком не спят.

Своий сомнения я выкладываю в глаза десятнику на корме насада в присутствии почти всей гриди и княжьего кормчего.

- На той войне, где ты воевал тоже выбирали отдых, вместо помощи своим? – спрашивает Вендар в своей извечной спокойной манере, чуть прищурив левый глаз.

- С чего ты взял, что я воевал? – отвечаю вопросом на вопрос. Потом вспоминаю как сам хвастался Гольцу и перепрыгиваю со скользкой темы. – Почему ты решил, что князю срочно нужна помощь? Он вроде и без нас неплохо справляется. А потом, грабить и жечь крестьянские землянки не совсем мой профиль, я не в карательный отряд нанимался, а в дружину.

Вендар криво ухмыляется, вздыбив одну половину усов обнажив крепкий, волчий клык.

- Болтать языком тебя учить не надо, так ведь, Стяр?

Вся гридь, исключая осторожного Врана напрягается, двое будто ненароком меняют позы так, чтобы моментом отрезать мне путь вглубь судна. Со всеми я успел перезнакомиться, со всеми хлеб преломлял. Хорошие они парни, но солдафоны до мозга костей. В спагетти порубают, скажи десятник только слово.

- Меня много чему учить не требуется, Вендар. Просто я хочу знать куда мы так спешим.

Нагнув голову к правому плечу, десятник одарил меня проницательным взглядом, словно хотел на расстоянии передать какую-то супер-пупер полезную мысль. Затем, бросив эту спорную затею, признался, что и сам удивлен действиями князя. Уничтожение земигольских весей он обьясняет оказанным в них сопротивлению полочанам (что маловероятно), либо полным отсутствием в них жителей: ушли и все добро с собой забрали.

- Зачем же пустые веси жечь? – не унимаюсь я, находясь на взводе. – Это же данники! Отара! Куда им возвращаться?

- Вернутся, – уверенно говорит Вендар. – Землянка в два дня роется. Перезимуют в новых. Хуже, если копятся где-то, дружину на бой выводят, место невыгодное готовят. Вот тогда Рогволду действительно нужна помощь и каждый потерянный нами миг может стоить князю очень дорого. К тому же, если ты заметил, мы ни разу не встретили ни одной даже самой маленькой лодки, не говоря уж о насадах, стругах и плотах. Двина река большая и мы на ней одни, а это очень даже неспроста, уж ты мне поверь. Даже летгалы затаились, – Вендар кивает в сторону правого берега реки. – Следят за нами и не показываются.

Перед закатом река подносит нас к еще одной порушенной деревеньки на левом земигольском берегу, живописно обнесенной с трех сторон темнеющим лесом как оградой. Глаза б мои на это не глядели. Тяжела поступь полоцкой дружины, но долг, как известно, кровью красен.

- Эй, глядите, там человек!

Один из гребцов почти полностью засунул голову в весельное окно и продолжает громким криком обращать всеобщее внимание на человека машущего руками у самой кромки воды.

Что-то рановато жителям возвращаться в покинутые жилища, к тому же дотла сожженные. Да и зачем ему призывать чужой насад? Это явно не земигол.

Вендар командует – к берегу!

Не успевают весла трижды вдарить по спокойной воде как один из гридней именем Шолох удивленно воскликает:

- Да это же Ожог! Точно – Ожог, посмотри, Вендар!

Десятник хмурится, всматриваясь и согласно кивает. Кричит гребцам добавить ходу и первым спрыгивает с левой скулы по пояс в воду, едва насад прошелестел началом киля по песчаному дну. Вблизи становится видно, что махавший нам человек сильно ранен, правая ляжка перевязана кровавой тряпкой от колена до паха, на голове повязка почище.

Вендар просит гридь сойти на берег. Я спрыгиваю за Враном в охоте поразмять ноги на твердой земле.

- Осмотритесь там! – велит десятник. – И мухой назад!

Вендар с помощью двоих гребцов помогает раненому Ожогу взобраться на борт, а мы спешим к разоренной веси разведать что-почем.

Деревенька схожа с родиной боярина Овдея как по размерам, так и по количеству строений. Поначалу мне кажется, что от некоторых черных головней поднимается не до конца вышедший жар и веет свежим дымом. На самом деле угли и пепел давно простыли. Мягкая земля вокруг многих спаленных, обвалившихся жилищ взрыта глубокими следами человеческих ног, в большом количестве встречаются характерные вмятины, борозды и рытвины оставленные различными частями обуви.

- Танцевали тутчтоли? – спрашиваю оказавшегося рядом молодого дружинника Роста. – Или дрались?

- Дрались, – говорит. – А вот тут павших жгли.

Рост кивает на большую по сравнению со всеми другими кучу мелких угольев и пепла.

- Много тут?

- Человек двадцать.

Возвращаемся с докладом на судно. Десятник приказывает немедленно отплывать. Мой черед на весле, но со своего первого от кормы места мне прекрасно слышен обстоятельный рассказ Ожога, перемежающийся аппетитным чавканьем и бульканьем глотков из походной фляги.

- В первой же веси нас ждали. Подловили при высадке из лодий. Вдарили из луков, полдесятка сразу наповал. Пока щиты доставали, свои луки налаживали – еще столько же долой. Стрельцы неплохие у этих рыбоедов, быстрые. Их дюжина всего была. Пятерых побили, остальные ушли. Весь – чистая как подметенная, ничего и никого не нашли. Второй раз высаживались осторожно, в бронях и со щитами. Весь тоже пустая как выеденная белками шишка. Сожгли и эту для наглядности. В третьей, той, что была дальше всех от берега, нам дали подойти к домам. И выйти дали, но три десятка конных вынеслись из близкого леса как на крыльях. Мы в «стену» успели, но без копий было трудно. Многих потеряли. В четвертом селении случилось как и в первом, но там были только раненые. Ни один земигол не ушел. Дай еще луковицу, – просит оголодавший Ожог и с остервенением вгрызается в богатый витаминами овощ.