- Приготовились! – говорю, крепче сжимая меч.

- К чему? – спрашивает Голец.

- Выходить на помощь.

- Кому-у?

Удивлению Гольца нет предела. Ребята они не плохие, но животы под копья и ножи подставлять лишний раз не хотят. Не за что. Тем более, в их руках самый главный козырь – Минай. За его голову они легко смогут выторговать себе жизнь. Это мне ничего не остается кроме как нырять в новый бой как в омут. Миша хоть и темнила, хоть и мутноватый он фраерок, неужели мне кидать его под пики каких-то средневековых бомбил. Единственная оставшаяся связующая ниточка с прошлой жизнью и все такое...

- Значит так, – говорю. – На счет три открываете дверь, я выбегаю, вы остаетесь и снова запираетесь. Понятно?

Молчат.

- Понятно? – шепчу как можно яростнее.

Мы с тобой! неуверенно заявляет Голец.

Отставить со мной, говорю. – Будете стеречь Миная. Он – наше все. Теперь понятно? Невул, братан, ты меня прикрой как выходить буду, лады?

Слышно как Невул вытаскивает лук из чехла, берет в руку пучок стрел. Голец беззвучно вынимает запорный брусок. Отломанный кончик меча заклинил дверь и она не хочет открываться. Приходится нажать плечом и тут же придержать, чтобы не скрипнула.

Высовываюсь наружу. Двор пуст как поверхность головы старого войта. Незваные гости про наш сарай благополучно позабыли и толпятся теперь почти всем составом на крыльце дома, постепенно всасываясь внутрь где уже слышны звон и грохот.

Чуть выше моего правого уха угрюмо сопит Невул.

- Двоих на крыльце свалить сможешь?

- Темновато.

- А ты попробуй, – говорю, быстро считаю до трех скорее для себя, чем для кого либо и начинаю разбег.

Попадет, не попадет уже не важно. На крыльце осталось всего двое, нужно не дать им войти в дом, там и без них тесно.

Свистит, обгоняя меня стрела. Впивается в широкую спину коренастого мужика на крыльце, валит его на подельника. Гремит по ступеням выпавшее из рук оружие. Я уже на полпути, снова свист и стрела насквозь пробивает шею второго. Хрипя пробитым горлом и фонтанируя кровью, одной рукой он обламывает торчащее древко с оперением, другой пытается достать меня топором. Я вижу, что это не урман, он даже не в кольчуге. Без труда отмахиваю топор в сторону, туда же по инерции качает и его обладателя, сделав два неловких шага, он падает с крыльца и больше не встает. Устремляюсь к вышибленной двери в дом Родима, на ходу смекая, что на сей раз тоже без кольчуги...

В сенях темно как пещере, в недрах дома шумно, доносятся крики, лязг и топот множества ног. На ощупь открываю дверь в горницу – единственное помещение, где мне удалось побывать. Здесь темноту разбавляют три серых прямоугольника окон, вдоль ряда которых справа от двери должны стоять стол и лавки, прямо по курсу – печь и сундуки у стены. Куда дальше, где тут еще комнаты, где лестница на второй этаж? Точно не помню, но вроде бы там впереди была еще одна дверь. Сильно шумят за стеной и наверху. Кто-то прямо передо мной наполняет пространство выдыхаемым ароматом чеснока. Вряд ли кто из наших, иначе уже бы кинулся на меня. Этот, видимо, принимает за своего, поэтому так спокоен. Стоит на месте и чего-то ждет. Я рублю сверху вниз наискосок изо всех сил с выдохом и подшагом. Куда бью не знаю, но остановившее полет моего меча тело грохается на пол, роняя лавку. Через миг кто-то бросается мне в ноги, сзади крепко виснут на плечах. Падая, умудряюсь выставить перед собой меч, на острие тотчас надевается что-то мягкое и тяжелое. Оружие из руки вырывается, я ударяюсь головой или меня ударяют. Теряя сознание, успеваю удивиться откуда их здесь так много?

В забытьи я нахожусь не долго. Чувствую – волокут за ноги, башкой по половицам скребут. Признаваться, что живой не спешу. Стиснув зубы, стойко принимаю затылком неровности пола и дверные пороги. Выволакивают на крыльцо, непочтительно сбрасывают как мешок с дерьмом со ступеней в холодную траву. От боли в отбитом боку пришибает меня нехилый такой пот. Все еще притворяясь трупом, я осторожно подтягиваю руку поближе к ножу на поясе.

На крыльце зажигают фонарь. Чахлый, желтушный свет немного отгоняет тьму. Приоткрыв веки, вижу, как из дома одного за другим выводят согбенного буквой “зю”Бура, хромающего пуще прежнего Мишу, Завида в окровавленной нательной рубахе, самого Родима с разбитым носом, жинку его взлохмаченную, троих старух и двух ноющих малолетних девчонок дошкольного возраста. Их всех тычками копий и пинками сгоняют с крыльца в угол к амбару. Двое с оружием наготове остаются с ними.

Из дома выходят главные действующие лица: огромный, седой как столетний кавказский аксакал бугай в добротной кольчуге и еще трое ему под стать.

- Все здесь? – слышу знакомый до боли голос с другой стороны двора.

- Все, кого нашли, – отвечает седовласый с легким акцентом. – Эти вот дрались, пришлось помять.

- Не беда. Ты отменно потрудился, Эгмунд! Потрудился и заслужил щедрую награду.

Здоровяк самодовольно скалит крепкие зубы, его дружки ухмыляются.

Кто ж это там тявкает? Не видно как ни скашивай глаза. На свой страх начинаю по миллиметру поворачивать голову, авось и не заметят моих шевелений.

Так и знал! Потирая натертые веревкой запястья, из темноты выступает Минай.

- Скажи мне, дорогой Эгмунд, обнаружил ли ты лежбище нашего старого приятеля? – спрашивает веселым голосом.

- Это было не сложно, – глухо отвечает седой.

Подошедший Минай останавливается в шаге от лежащего меня, ставит ногу мне на плечо.

- Этого надо проверить и добить, – говорит. – Он уже однажды умирал, не хочу, чтобы снова воскрес.

- Ты просил никого не убивать, – равнодушно возражает Эгмунд.

- А теперь прошу сделать как я сказал. Мне он не нужен. Разве что обыскать...

Внутри все холодеет. Вот тварь толстощекая! Так ведь и прирежут лежащего. Ничего себе, за серебром сходил! Когти надо было рвать куда подальше от психов этих...

Это он убил твоего шурина Хедви и зарубил топором Скалви Угрюмые Глаза.

Ну спасибо, болтун, удружил. Теперь чертов урман наверняка захочет отплатить мне за смерть соплеменников.

Минай ногу с меня убирает, освобождает место человеку Эгмунда.

Эх, не смотрели они американских боевиков! Ну, им же хуже. Сейчас покажу как берутся заложники.

Брею ногами траву, в резкой подсечке роняя подошедшего с нехорошими намерениями шестерку Седого Эгмунда. Рву с пояса нож, вскакиваю как ошпаренный и висну сзади на Минае, одной рукой хватая оба его уса как веревки и запрокидывая ему голову, другой приставляю к жирной шее лезвие ножа.

- Всем стоять! – объявляю громко. – Дернется кто – глотку ему вскрою, мне терять нечего.

Наметившееся было движения в стане врага замирает. Теперь я могу видеть, что с Эгмундом всего трое урманов и около десяти человек статью и вооружением пожиже. Сбитый мною с ног фраер ковыляет в сторонку.

- Голец, живой?! – кричу через плечо.

- Живые мы, батька! – доносится откуда-то приглушенно.

Отлично – в сарае сидят. Теперь надо выпутываться из ситуации. В кино ведь по-разному бывает, охотник махом превращается в дичь, давешний заложник легко может стать хозяином положения. Поэтому хватку я не ослабеваю, кручу башкой как беркут, ловлю любое подозрительное телодвижение.

- Чего ты хочешь? – спрашивает Эгмунд спокойно.

- Отпусти всех, потом я отпущу Миная и разойдемся. Серебро можешь оставить себе.

С минуту он, как мне кажется, раздумывает, глядя себе под ноги.

Хорош, шкаф, ничего не скажешь. С таким схватись в спарринге даже без оружия укладывать вспотеешь. Интересно, почему он такой седой, ведь не старый еще? Привидение страшное увидел или витаминов в детстве не хватало?

Подумав, Эгмунд делает несколько шагов к группе выгнанных из дома людей. Его черная кольчуга каким-то мистическим образом поглощает свет масляного фонаря, кажется, что движется не человек, а огромная тень. Первым к Эгмунду стоит Родим, обнимающий плачущую у него на плече жену.